Мр. Дэвид Уорк Гриффит

Дэвид Уорк Гриффит

Пролог. 
Для начала я хотела бы объяснить, почему именно Вы, господин Отец кино, как вас называют многие умные люди, в том числе и я.
Вы не поверите, но оказывается мы с Вами очень похожи, по крайней мере в каких-то мелочах. Вот смотрите. Вы были редактором местной какой-то газеты, и я была. Вы работали библиотекарем, и я тоже. Вы пытались что-то писать, сочинять, и я тоже этим увлекаюсь. Вы начинали свой творческий путь в театре, и я, представьте себе, тоже. И самое главное: ни Вы, ни я так и не научились (и наверное уже не научимся) писать, снимать, монтировать свои произведения так, чтобы они были хоть чуточку короче. Может быть поэтому меня не дочитывают, а Ваши фильмы так трудно досмотреть до конца.
Ну кто еще может сказать, что он похож на Гриффита?!
Как видите, желание повыпендриваться у меня никак не проходит. Поэтому можно с уверенностью сказать, что реферат мой (если это реферат) больше посвящен мне, чем Гриффиту. Я пишу только от своего имени, не ссылаюсь на авторитетных критиков и историков. Я пишу только и только свое субъективное мнение, с которым вы, конечно, можете не согласиться. Я вашего одобрения и не жду, а просто самым бессовестным образом навязываю вам свою точку зрения и хочу, чтобы вы смотрели разбираемые далее фильмы моими и только моими глазами. Это безусловно очень дерзко, но надежда умирает последней, так что вы можете надеяться прочитать хоть что-то умное в конце.

Брейгель. Слепые

Брегель. Слепые

Колокол звонил, и предводитель очень торопился: нельзя опаздывать, ни в коем случае. Кто-кто, а уж Господь никак не может ждать, у него и так слишком много забот.
Слепому спешить не так-то просто, а если ты еще и ведешь за собой других, таких же, как и ты, слепых... Эх! Тогда жизнь уж совсем не в радость. Есть люди, которым нравится руководить, приказывать, решать и быть в конечном счете ответственными за всех, кто не может так же стремительно идти вперед. Может это и хорошо, руководить, но только если все у тебя со здоровьем в порядке - руки, ноги на месте, а особенно глаза.
...Что-то хрустнуло под ногой, и слепого предводителя охватило чувство полета. Наконец-то... Эта спасительная легкость, и не надо больше никого тянуть, и не надо больше никуда спешить. Как вести кого-то за собой, если тебе самому без палки никуда? Не надо больше...
Идущий за предводителем слепой почувствовал его падение. "Теперь я первый, теперь я предводитель!" - подумал он и поспешил вперед.
"Ой, тянет, тянет, спешит", - подумал следующий за ним. О том, что надо беспрекословно подчиняться он и не подумал: о таких вещах не думают, у кого-то они в крови.
Следующий тоже потянулся за остальными, но нос его многозначительно врезался в небо, как будто он нюхом что-то искал.
Слепым присуща какая-то безусловная покорность. Постоянная нужда в поводыре, пусть даже слепом, делает их послушными существами, готовыми идти на звон колокола даже тогда, когда все вокруг рушится, и товарищи один за другим падают в бездну.
...А колокол все звенел и звенел вдалеке, призывая слепых и калек на благодарственную молитву.

Мой двор

Клочок бетонной земли, оставленный между неуклюжими, жадными постройками и достройками, сломанная карусель, давно украденные качели. А еще кошки, много-много кошек нескольких поколений.
Мой двор - это трагедия, и трагедия его заключается в том, что никто и никогда не воспринимал эту площадку, как двор. Склад, бесплатная парковка, большая свалка - да, но никак не двор, не место для детских игр и соседских сплетен. Да и какие там соседи, когда не знаешь людей, которые живут рядом с тобой. Они тебе не нужны, и ты им не нужен. Каждому нужно только одно - место!
И снова и снова неуклюжие балконы, никому не нужные пристройки, громоздские стены откусывают кусочек за кусочком от моего двора. И вот уже, как в средние века, одно здание ютится на другом, чей-то дом взбирается на чужую крышу, капли от твоей стирки падают на мой балкон, который одновременно является потолком соседа снизу. И каждый из этих соседей, стоя на своем балконе, выглядывая из окна, видит там не свой двор, а дополнительные квадратные метры жилплощади - детскую комнату, вторую ванную, десятый туалет. И эти мешки со стройматериалом там внизу - дополнение к правде, такой материальный бонус к уже случившейся реальности: кто-то выбил очередное разрешение в кадастре, и завтра начнется очередная война за квадратные метры. Их отберут, я знаю. Отберут у деревьев, которые давно уже не растут на этом сплошном бетоне, отберут у кошек, у дворовых бомжей, которым и так некуда идти, отберут у старой карусели, на которой уже никто не будет кататься, отберут у припаркованных машин - модных "Ауди" каких-то новоявленных алигархов и желтого жигули дяди Феликса. Отберут у моего детства - последнего детства, которое прошло в этом дворе.
И соседи ничего не скажут, потому что в глубине души они согласны с новым захватчиком, а те, кто не согласен (есть и такие), отлично знают, что их никто не спрашивает. Да и я ничего не скажу. В этой войне двора и человеческой жадности я молчаливый дезертир, трусливый сообщник насилия над своим детством.

Марчело. Концерт для гобоя с оркестром

Привидения иногда собираются вместе. Да, да, они любят встречаться. Просто они такие прозрачные, что нам с вами их не увидеть. Эта прозрачность просто ужасна, и не потому, что иногда тебе кажется, что на самом деле тебя нет, а потому, что все твои чувства, все твои помыслы, даже самые сокровенные желания лежат, как открытая книга, на ладонях самых разных людей, живших и умерших в разные времена…

Ну так вот, когда привидения собираются, полупрозрачные маэстро натягивают струны своих музыкальных подруг и играют что-то такое, что понравится и самым древним призракам, и молодым, которым хочется потанцевать и поболтать.

-Вы всегда говорите, когда танцуете? – спросил Марчело – новенький в этой компании.

-Да, - весело ответила Лиза. – В танце тебя никто не подслушает, и это прекрасно.

-А разве вы что-то скрываете?

-Скроешь тут, когда каждая молекула твоей души видна под микроскопом. Но знаете, все равно неприятно, когда тебя подслушивают. Это как-то неприлично. Не знаю, может это и старомодно, но это у меня привычка еще из жизни. Марчело, скажите же что-ниибудь.

-Ну что сказать? Музыканты играют “Концерт для гобоя с оркестром”. Это я его написал. Вам нравится?

-Очень, очень нравится! – Глаза Лизы загорелись. – Я вижу вы были очень милым человеком, когда были живы, не как другие, просто милые люди. Вы мне кажетесь человеком понимающим. Поэтому я расскажу вам кое-что очень личное.

Видите вон того молодого человека – Чезаре? Ну тот, который танцует с Миной. Вы знаете, как он умер? Не знаете? Я его убила. Не верите? Поверьте, это так. И я горжусь этим, видите какой красивый призрак из него получился!

-За что, сударыня?! – воскликнул Марчело.

-Да так, ни за что. Просто он признался мне в любви.

-Но как же так?!

-А так. Нехорошо, знаете ли, признаваться девушке в любви в присутствии ее жениха.

-Жениха?

-Да. Я была помолвлена с Лудовико – весьма пылким юношей и первым забиякой в Венеции. А Чезаре был его другом, собственно, Лудовико нас и познакомил. Мы встречались всего-то пару раз. А случилось это, скажем так, маленькое приключение-злоключение на карнавале. Чезаре был сам не свой. Мы с Лудовико подошли к нему, а он, этакий сорванец, взял и признался мне в любви. Лудовико был вне себя. И мне пришлось тут же, на его глазах, заколоть Чезаре ножом, который я прятала в спице для волос. Вот так вот.

-А что случилось потом?

-С Чезаре?

-Нет, с Лудовико.

-Ничего особенного. Он заколол меня. Не знаю, то ли за “измену”, то ли за то, что я убила его лучшего друга. Я не держу зла на него, я слишком его любила, чтобы сердиться.

-Как это ужасно!

-Вы так считаете? А я нет. Ах! Как Лудовико рыдал над моей могилкой. Это было так романтично.

-А Чезаре?

-Чезаре? Мы с ним потом встретились, и – представляете? – он ничуть не обиделся. Более того, он даже был благодарен мне. Оказывается….

-Меняем пары! – концертмейстер ударил жезлом по полу.

Лиза уплыла куда-то, а Марчело обнял за талию Белу – бледную девушку, с которой он познакомился этим вечером.
-Сударь, вы так мило беседовали, - томно произнесла Бела. – То есть, это сеньора Лиза говорила, а вы слушали, и так внимательно. Вы должно быть отменный собеседник.

-Стараюсь, сударыня.

-Тогда, я, может, тоже расскажу вам что-то… Что-то очень личное… Что-то ужасное…

Вы видите того молодого человека, который вышел из круга – Чезаре? Мне так его жаль. Вы знаете, он умер в один день с госпожой Лизой. Ах, как это печально! Но для меня это был еще худший день, чем день моей собственной смерти. По сути я умерла именно  тогда. И хотя мое тело продолжало дышать и двигаться, Белы уже не было…

-Но что случилось, сударыня?

-В тот день я потеряла любовь всей моей жизни. Чезаре… Да, я любила его. И это была самая чистая любовь, какая только может быть в человеческом сердце. Я, как тень, безмолвно следовала за ним. Я ничего не ждала. Только бы увидеть его улыбку, его веселый, добрый взгляд… Я была так робка, что не смела подойти к нему даже тогда, когда другие девушки шумно толпились вокруг него… Но вот наконец я решила признаться ему в своих чувствах. В Венеции был карнавал, и я решила, что нет лучшего дня для воссоединения двух любящих сердец. Я искала его в пестрой толпе гуляк и нашла… Но он уже был мертв… Кто-то заколол его в самое сердце. Кто-то разрушил все мои мечты на счастье… В тот же день умерла сеньора Лиза, и в тот же день умерла душа несчастной Белы…

Марчело с трудом выбрался из круга. Сердце его бешено колотило, и он выпил стакан пунша, чтобы успокоиться. Тут он заметил, что стоит рядом с тем самым молодым человеком, о котором ему рассказывали – Чезаре.

-Чезаре?

Чезаре повернулся и широко улыбнулся маэстро.

-Сеньор Марчело, вы ли это? Я так много о вас слышал. Это ведь ваш концерт играют сейчас музыканты. Клянусь, он великолепен!

-Премного благодарен, сеньор Чезаре. Признаюсь, я тоже, в некотором роде, наслышан о вас.

-Да? Неужели?

-Да. Сеньора Бела только что рассказывала мне о том, как она вас…

-…убила?

-Простите?

-Бела убила меня.

-Нет, милостивый государь, вы что-то путаете. Ведь госпожа Лиза убила вас, а госпожа Бела вас любила.

-Нет, мой дорогой сэр, все быо как раз наоборот. Госпожа Бела убила меня, а госпожа Лиза, по сути, избавила меня от страшных мук. Давайте я расскажу вам подлинную историю моей смерти.

Было это давно. Я тогда был молод и неотразим, впрочем, как и сейчас. Вокруг меня всегда было много девушек, готовых подарить мне свою благосклонность. Но ни одна из них не была настолько глупа, чтобы требовать взамен любви. Я сказал ни одна, я ошибся. Была одна – сеньора Бела. Она преследовал меня всюду, и я чувствовал, как она сверлит меня взглядом каждый раз, как какая-нибудь милая донна подавала мне руку для поцелуя. Я старался не обращать на нее внимания, но потом… В Венеции был карнавал, и вот одна дама, которая была ко мне благосклонна, и судя по всему, сочувствовала мне, нашептала мне, что сеньора Бела хочет признатьс в любви. Я ужаснулся. Как же так! Мне придется обидеть девушку? Это было против моих правил. Но стать женихом сеньоры Белы? Лучше умереть! Да, мой дорогой друг, смерть показалась мне самым лучшим выходом из этого положения. А тут как раз ко мне подошли мой друг Лудовико и сеньора Лиза. Я сам напросился на нож в сердце. Так что сеньора Лиза избавила меня от муки, худшей, чем смерть. Об одном лишь жалею, что Лудовико так и не женился на госпоже Лизе. Хорошая бы пара получилась.

Тут Чезаре откланялся и растворился в круговороте танцующих.

-Ах! Все это мне что-то напоминает, - вздохнул Марчело. – Но что же?

…Маэстро опустили свои смычки, и “Концерт для гобоя с оркестром” повис в воздухе.